«Зона до сих пор уносит жизни»: Пятьдесят лет с момента засекреченного ядерного взрыва на подводной лодке К-320

Ровно пятьдесят лет прошло с момента засекреченного ядерного взрыва на подводной лодке К-320

Фото: СОЦСЕТИ

О том, что произошло 18 января 1970 года на заводе «Красное Сормово» в Горьком (так тогда назывался Нижний Новгород), молчали много лет. Десятки зараженных рабочих, несколько смертей и радиация, в тысячи раз превышающая нормы – о той трагедии сотрудники предприятия сегодня предпочитают не рассказывать. Но она жива в памяти тех, кто боролся с последствиями аварии и рисковал собственным здоровьем.

К началу 2020 года их осталось мало – из 1500 ликвидаторов выжили лишь около двухсот. Остальных постепенно забирали болезни – отголоски взрыва на субмарине, строящейся в секретном цехе. «Комсомольской правде» удалось отыскать нескольких очевидцев, ликвидаторов аварии, и узнать шокирующие подробности. Что же на самом деле произошло на предприятии 50 лет назад и почемус героями до сих пор никто не считается?

15 РОКОВЫХ СЕКУНД

В начале 70-го года в Горьком на «Красном Сормове» строили атомные подводные лодки – естественно, работа велась в строгой секретности, а город был закрыт для иностранных граждан. В январе в цехе шел монтаж двух субмарин: К-308 и К-320. Сдать их планировалось к началу апреля, в преддверии дня рождения Ленина. Поэтому рабочим приходилось выходить на смену и в выходные.

18 января выпало на воскресенье. Бригаде монтажников было поручено выполнить простейшие испытания: наполнить контур заглушенного реактора холодной водой, чтобы проверить герметичность. Но перед этим сотрудники должны были заменить пластмассовые заглушки на контуре на металлические – специальные, надежные. Но монтажники - то ли по желанию поскорее освободиться и пойти домой, то ли по незнанию инструкции – приступили к испытаниям, пропустив этот шаг.

Строительство атомных подводных лодок велось в строгой секретности

Фото: СОЦСЕТИ

Естественно, пластмассовые заглушки не выдержали давления, и реактор заработал на предельной мощности. Вода выбила заглушку вместе с кожухом: они взлетели на высоту в 50 метров и разбили стеклянный потолок. Вслед за ними наружу вырвался столб радиоактивной паровой смеси.

На максимальной мощности реактор проработал всего 15 секунд, но этого хватило, чтобы облучить весь цех смертельными дозами (позже выяснится, что уровень выброса составил 75 000 кюри). Массового радиоактивного заражения удалось избежать только из-за закрытости цеха.

Вся бригада из нескольких человек, которая находилась рядом – монтажники, дозиметрист и матрос – выползали из цеха, теряя сознание. Их пытались напоить молоком, но оно моментально выходило наружу. В ту же ночь мужчин в специальном вагоне отправили в Москву – в больницу, где через полтора десятка лет окажутся первые ликвидаторы аварии на Чернобыльской АЭС. Троим монтажникам поставили страшный диагноз – острая лучевая болезнь в тяжелой форме. Через несколько дней их вернули в Горький в цинковых гробах…

СТАКАН СПИРТА КАК ПАНАЦЕЯ

Всю ликвидацию последствий взрыва взвалили на плечи работников завода. За несколько дней оттуда уволились несколько тысяч человек. Тем, кто остался, за ликвидацию предложили хорошие деньги.

Первая группа добровольцев во главе с Александром Зайцевым, который проживет еще долгие годы и умрет в 2009 году от инфаркта, зашла в радиоактивную зону через неделю после трагедии. Вместе с Зайцевым среди «первооткрывателей» был и Валентин Николаевич Некоркин. На завод его трудоустроили в 1965 году – сначала слесарем, потом начальником смены в реакторном цехе. Сейчас ему 81 год.

- Когда я подошел к взорвавшемуся реактору, была только одна мысль: мы на кладбище. Отмывали недолго – с нами отправляли человека, который следил, чтобы никто не получил сильное облучение. Но люди все равно получали. Один из моих товарищей решил покурить внутри, а через несколько лет умер от рака горла, - со слезами на глазах рассказывает пенсионер.

В первой группе добровольцев, которые отправились в "зону", был и Валентин Николаевич Некоркин

Фото: Анастасия МАКАРЫЧЕВА

На выходе из «зоны» Валентина Николаевича отмывали специальным раствором несколько раз, а одежду отбирали и сжигали.

- Как сейчас помню: нам начальник цеха после этого дал бутылку спирта. Его пили все. Скажу вам больше – если бы я тогда не опрокинул стакан, то точно не разговаривал бы сейчас с вами, - делится мужчина.

После аварии ликвидатор переболел туберкулезом, а сейчас страдает болезнью Паркинсона и борется с раком.

ЗА РАЗГЛАШЕНИЕ – В ТЮРЬМУ

Нина Александровна Золина проработала маляром на «Красном Сормове» много лет. В день взрыва на К-320 она как раз вышла на смену – красила судно недалеко от реактора. Первые минуты после происшествия она помнит во всех подробностях.

- Нам выключили свет. Закричали: «Девочки, вылезайте быстрее! Там лопнула труба с горячей водой». Считали, что это был обычный пар. Вышли, никто ничего не сообщил. Нас всех сначала загнали в душ, не выпускали оттуда несколько часов, а потом отправили домой, работа встала, - вспоминает Нина Александровна. Ей тогда было 32 года.

На следующий день никого на судно не пустили – оставили на берегу. Две недели маляры не могли вернуться к работе, а потом и их привлекли к ликвидации – заставляли драить реактор швабрами. Что интересно: пока в секретном цехе сотни человек пытались устранить последствия взрыва, за перегородкой продолжали строить вторую субмарину. Сроки ведь горели - отмывать приходилось обе лодки.

- Мы стирали руки в кровь – не зажили до сих пор. У входа в «зону» всегда стояли фляги со спиртом: хлебнул и пошел, - устало вздыхает Нина Александровна.

В день взрыва на К-320 Нина Александровна как раз вышла на смену – красила судно недалеко от реактора

Фото: Анастасия МАКАРЫЧЕВА

Почему женщины, даже беременные, соглашались на такую опасную работу? Все просто – из-за существенной прибавки к зарплате. Рассказывать о случившемся было строго запрещено, даже родным – за разглашение, по словам Нины Александровны, грозили даже тюрьмой. Сразу после ликвидации женщина забеременела, а в 1971 году у нее родилась дочь. Облучение сказалось и на ней.

- После того, как мы бывали в «зоне», нас никто особо и не проверял. Мы не знали, какую дозу получали. Моя дочь – Света – родилась больная, с очень низким гемоглобином в крови. Когда она выросла, попала в больницу: в боку у нее рос кусок мяса. Операцию не могли сделать из-за низкого гемоглобина. После того, как врачи узнали, что родители работают на подводной лодке в «Красном Сормове», выгнали и заставили поправлять здоровье. Свете приходилось есть сырую печенку, чтобы попасть на операцию, - продолжает пенсионерка, вытирая мокрые от слез глаза.

ИЛИ В «ЗОНУ» ИЛИ ВОН С ЗАВОДА

Вячеслав Викторович Танцура спасся от тяжелых последствий взрыва благодаря спорту. 26-летний слесарь 18 января 1970 года был на сессии в институте, поэтому не попал на работу – узнал про трагедию лишь на следующий день.

- В аварийный цех нас не пустили, только в соседний, где строились сухогрузы. Работали там, а потом в «зону» группами начали отправляться добровольцы. Смелые люди, безусловно. Каждому давали дозиметр, и пускали к реактору на 2-3 часа. После того, как самовыдвиженцы кончились, стали предлагать работу всем остальным. Мы не рвались, но были вынуждены. Говорили, или увольнение, или на ликвидацию, - рассказывает свою историю Вячеслав Викторович.

Говорит, ему доплачивали за работу в опасной зоне около 300 рублей, хотя средняя заплата колебалась в районе 150. Спирт он не пил, поэтому перед походом не употреблял. Брал специальный раствор и шел работать. Несмотря на то, что он начал отмывать лодку только к лету – почти через полгода после взрыва – облучение все равно сказалось на здоровье.

Вячеслав Викторович Танцура 18 января 1970 года был на сессии в институте, поэтому не попал на работу. Но тоже был заражен

Фото: Анастасия МАКАРЫЧЕВА

- У меня гены в норме, но проблемы были и есть. Через некоторое время появилась слабость, а ведь я всегда был спортсменом. В свое время мне помог восстановиться именно спорт, когда резко появилась аритмия. Я чувствовал, что не могу работать, буквально превратился в овощ, - признался Вячеслав Викторович.

Сорок дней он пролежал в больнице – упали зрение и слух. Спустя 50 лет пенсионер отчетливо помнит свои эмоции, которые испытал после того, как узнал о взрыве.

- Никакого страха точно не было. Это произошло, и нужно было ликвидировать. Я шел на работу и понимал, что делаю важное дело, - твердит он.

А БЫЛИ ЛИ ГЕРОИ?

Гриф секретности был снят только через 25 лет после взрыва – до 1995 года никто не разглашал, что когда-то на «Красном Сормове» произошла авария. Документы были уничтожены, а сотрудники умирали. На К-320 заменили реактор и выпустили на воду – она охраняла границы страны еще почти 20 лет. Руководство предприятия получило орден Октябрьской революции.

В 90-е годы появился закон о льготах для гражданских ликвидаторов аварий на Чернобыльской АЭС и заводе «Маяк» под Челябинском. Позже были установлены льготы для военных ликвидаторов и пострадавших от радиации. Но сотрудники «Красного Сормова», которые рисковали своим здоровьем, отмывая зараженный реактор, не входят ни в одну из вышеуказанных категорий. Ведь официально никаких подводных лодок завод не производил.

Уже несколько лет в Нижнем Новгороде действует общественная организация ликвидаторов аварии на К-320 под названием «Январь-70», которой руководит Виталий Александрович Войтенко. Маленькая кучка пенсионеров, большинство из которых – инвалиды I и II групп, пытаются бороться за свои права.

- Мы хотим, чтобы нас признали. Чтобы можно было получать льготы, лечение и путевки. Разве аварии не было? Разве мы не трудились там, оставляя в этой лодке здоровье? Даже район был заражен, но об этом все молчали, - твердит Виталий Александрович, постоянно останавливая рассказ из-за тяжелых приступов кашля.

Глаза, ноги и легкие – главное, по словам Войтенко, на что повлияли последствия взрыва.

Уже несколько лет в Нижнем Новгороде действует общественная организация названием «Январь-70», которой руководит Виталий Александрович Войтенко

Фото: Анастасия МАКАРЫЧЕВА

- Все мои дети, к счастью, родились до 70-го года. А ведь многие мои товарищи, которых сейчас уже нет в живых, обзаводились детьми после взрыва. У одного дочь родилась с больным плечом, а вторая – без пятки. Самое интересное, что ни одному из пострадавших при взрыве не поставили диагноз острой лучевой болезни. В карточках тех, кого хоронили в первые месяцы, в причинах смерти писали «ожог от паровой установки», - добавил Виталий Александрович.

Все ликвидаторы остались без медицинского контроля и реабилитации. За последние годы они обращались и в Конституционный суд, и к Патриарху Кириллу – все попытки тщетны. И с каждым днем живых свидетелей той страшной аварии становится все меньше.

К началу 2020 года ликвидаторов осталось мало – из 1500 человек выжили лишь около двухсот

Фото: Анастасия МАКАРЫЧЕВА

Все ликвидаторы остались без медицинского контроля и реабилитации. Уже много лет они пытаются добиться признания

Фото: Анастасия МАКАРЫЧЕВА

КСТАТИ

После аварии на К-320 на скамье подсудимых оказались четыре человека: начальник реакторного цеха, начальник отдела автоматики, начальник заводского бюро и инженер по технике безопасности. Их отправили в СИЗО, но через три месяца отпустили. Дело замяли, а официальной версией аварии признали ошибку на стадии конструкторской разработки.